|
|
|
Операция "Шнапс"
|
7 февраля 2005 13:21
|
Гремучие змеи кусают только трусов... (из дневника Штирлица)
ПРОЛОГ
За окном была весна и рота красноармейцев.
Великий Учитель тихо отошёл от окна, сурово посмотрел на развалившегося в кресле Жукова, причмокнул, вздохнул и спросил, надеясь на положительный ответ:
— Товарищ Жюков, Вас ещё не убили?
— Нет, товарищ Сталин, — радостно ответил Жуков и глубоко в душе затаил обиду.
Сталин ещё раз подошёл к окну, зачем-то посмотрел вниз, достал трубку и прищурившись сказал:
— Тогда, дайте закурить!
Георгий Константинович немного помедлил, потом подумал: «Давать или не давать?» Потом ещё раз подумал: «Что давать: «Беломор» или «Герцеговину»?.. «Герцеговина» дороже!» — и, решив, что «Беломор» — дешевле, вытащил пачку и протянул её Сталину.
Сталин сделал вид, что ничего не произошло, подозрительно посмотрел на Жукова, взял папиросу, разломал её, забил трубку табаком, и, прикуривая, тихо спросил:
— А как там дела на Западном фронте?
— На каком фронте? — переспросил Жуков.
— Ах, да... — Главнокомандующий на минуту задумался, сделал ещё две затяжки, и глядя прямо в глаза Жукова, сурово прохрипел: — А как там чувствует себя господин Штирлиц? — и немного погодя, сплюнув, добавил: — То есть, товарищ Исаев?
— Он много работает, — вздохнув, ответил Жуков.
— Это харошо,.. У меня для нэго есть новое задание. А за окном была весна и рота красноармейцев.
ГЛАВА 1. Весна сорок пятого
— Господин Штирлиц!
— Да, фрау Заурих!
— Посмотрите на этот первый весенний цветочек!
— Послушайте, фрау, бросьте, бросьте... Эти цветы ещё не расцвели.
— Зря вы так. Посмотрите на него! Какая прелесть!
— Гадость!
— А Вам бы всё тушёнку, да водку!
— Да, где она — тушёнка? В этой проклятой Германии не то, что тушёнки — сала невозможно достать, — пробурчал Штирлиц, прищурившись от яркого весеннего солнца. — Кстати, фрау Заурих, вы не могли бы достать хотя бы пару ящичков? Уж, больно есть хочется!
— Да где уж мне?..
— Да, сейчас весна сорок пятого, а не осень сорок первого... Штирлиц повторно прищурил глаза, посмотрел на небо так, как будто видел его в последний раз и, одевая перчатки, резко сказал:
— Ну всё, хватит, поехали!
— Как жаль! А здесь так хорошо и красиво, — уныло пролепетала фрау Заурих и покорно пошла за Штирлицем.
— Красиво там, где есть тушёнка, — пробурчал Штирлиц. — А есть она только в «Трёх поросятах»...
— В «Трёх поросятах?»
-Да... К вечеру там соберется, веселая компания!
ГЛАВА 2 Скандал в «Трёх поросятах»
Когда Штирлиц приехал в кабачок «Три поросёнка», он увидел за столиком Геббельса и Бормана, которые ещё с обеда успели нажраться до такой степени, что спорили друг с другом на тему коммунистической морали в период развитого социализма и её иерархической связи с теорией построения коммунизма в Германии, согласно диалектической квинтэссенции Маркса.
— Только Маркс — истинный диалектик! — орал Борман, сотрясая своим голосом полки с водкой и самогоном.
— Ваш Маркс, Борман — жирная свинья, впрочем как и вы, — на весь кабачок орал Геббельс, истинный знаток трудов Ленина.
— Что вы сказали? Повторите!
— Что слышали!
— Ах ты, жирная, червивая харя, ты с кем разговариваешь? — вставая, прошипел Борман.
— С жирной свиньёй и скотиной, — прошипел доктор Геббельс.
Борман незаметно вздрогнул и ему показалось, что голова Геббельса чертовски смахивает на голову кобры, готовой броситься в атаку. Однако рейхсляйтер вовремя спохватился и обеими руками схватил Геббельса за горло и принялся яростно душить новоиспечённого защитника ленинских трудов. Геббельс, извиваясь как Урюпинская болотная гадюка, вырывался и кричал:
— Только Ленин — истинный диалектик! Подбежавший официант, с явно воронежской физиономией, убирая разбитые стёкла и опрокинутые тарелки, шепнул Борману:
— За яблочко, рейхсляйтер, за яблочко его!
— Не учи меня душить, скотина! — заорал Борман и ударил несчастного кельнера в место чуть ниже пояса. От нестерпимой боли бедный парень взвыл и на чистом русском языке заорал:
-Фашистская сволочь и свинья!
Но Борман не обращал на него никакого внимания. Он весь был прикован к горлу Геббельса. Несмотря на то, что рейхсляйтер понял, что официант — русский шпион, он воспользовался его советом, в результате несчастный Геббельс уже не мог орать. И кто знает, чем бы всё это окончилось, если бы в дело не вмешался штандартенфюрер СС фон Штирлиц... Штирлиц, как всегда спокойный, вытащил из правого кармана мундира свой любимый кастет, сжал его в правой руке так, что его рязанская физиономия превратилась в рожу головореза гестаповских застенков и направился к дерущимся. Борман даже не понял, почему вместо костлявого горла Геббельса в его руках оказалась бутылка армянского коньяка и очень сильно болело правое ухо, а сам он был далеко не за своим столиком... Расправившись с Борманом. Штирлиц принялся мутузить Геббельса с удвоенной силой опытного боксёра киевского чемпионата по боксу. Когда Штирлиц понял, что гений нацистской пропаганды может не выдержать, он швырнул избитое тело за стойку бара откуда, кроме грохота, послышалась отборная русская ругань с нежным, украинским акцентом. Неожиданно в кабачке появился Гитлер.
— Что вы себе позволяете, штандартенфюрер, — закричал он, — вы что сошли с ума? Или белены, батенька, объелись? Вы на кого руки поднимаете?
— Но, мой Фюрер...
— Молчать! Я вам запрещаю! Слышите, запрещаю говорить! Как стоишь, гад, перед Фюрером!?
После последних слов посетители кабачка вскочили и хором заорали:
— ХАЙЛЬ ГИТЛЕР!
Среди оравших был и Штирлиц, от крика которого Гитлер чуть не оглох, но придя в себя, уже спокойно сказал:
-То-то! Будете, впредь, хотя бы замечать любимого Фюрера. Распустились тут без меня... Исаев, а что вы здесь делаете? — обращаясь уже к Штирлицу спросил Гитлер,
— Простите, мой Фюрер, но я не, совсем понимаю, — с физиономией напакостившего школьника пробурчал Штирлиц.
— Бросьте притворяться, И-СА-ЕВ, — по слогам произнёс Гитлер. — Ну да ладно, вы, я вижу, трезвый, в отличие от избитых вами грязных свиней?
— Мой Фюрер...
— Оставьте, полковник, эпитеты и звания. Я тоже, как и вы, трезв как стёклышко. Давайте выпьем! — заморгал глазками Гитлер. — Официант! Бутылку водки, банку тушёнки и тарелочку супа. И быстро! — Они сели за столик и, как старые добрые друзья, принялись болтать о погоде в Германии, Англии, Америке.., дойдя до России Гитлер загадочно улыбнулся и приблизившись к Штирлицу, шёпотом спросил:
— А, что господин Бользен, московский климат мягче, чем берлинский? Но Штирлиц был непробиваем:
— В Москве, мой Фюрер, слишком холодно... Но его оборвал кельнер:
— Ваш заказ, господа, — сказал он.
— Ты как обслуживаешь, скотина?! — заорал Штирлиц, увидев, что кельнер засунул палец в тарелку с супом.
— Простите, — извиняясь, пролепетал официант, - Палец нарывает, и доктор рекомендовал держать его постоянно в тепле.
— Свинья! В таком случае ты бы лучше заткнул его в свой жирный зад! — прокричал глава Третьего Рейха и вождь великой Арийской расы.
— Мой Фюрер, я так и делаю, когда не обслуживаю клиентов.
Штирлиц встал. Достал свой любимый кастет и, схватив официанта за шкирку, вмазал ему по физиономии с такой силой, что тот вылетел из кабачка на улицу, разбив при этом изящную витрину.
«Что скажет по этому поводу Кальтенбрунер?» — подумал Гитлер.
— Не обращайте на него внимания, мой Фюрер. Они здесь совершенно освинели. Эти сволочи совершенно забыли, что здесь им не сортир за десять пфенингов и не народные магазины, — орал Штирлиц, глядя на Гитлера и заставляя его краснеть (Фюрер любил посещать народные магазины и сортиры). — Они забыли, мой Фюрер, прежде всего самих себя.
— Хороший удар! — сказал Гитлер, приступая к супу. Когда с супом было покончено, от тушёнки осталась только банка, а от водки бутылка, очнулись Борман и Геббельс.
— Разрешите, мой Фюрер, присоединиться к вам, — проговорил рейхсляйтер Германии. — Прошу прощения за моё хамское поведение. Но доктор Геббельс совершенно не может понять, что от меня сбежала моя любимая секретарша.
— Причём туг секретарша? — заурчал Геббельс. — Мы с вами были не согласны по принципиальным вопросам диалектики.
— Оставьте ваши споры, господа! — остановил их Гитлер. — Водка и тушёнка вас помирят. Кельнер, ещё водки! Кельнер, ещё тушёнки! — орал глава Третьего Рейха.
Появившийся Мюллер, никого не спрашивая, сел за столик, щелкнув пальцем, подозвал официанта, что-то шепнул ему и, обратившись к Гитлеру, сказал:
— Мой Фюрер, мы перерыли весь Берлин, перекрыты все основные магистрали и подъезды к городу, арестовано более пяти тысяч человек, убит мой хороший друг и соратник по борьбе, на ноги поднято всё Гестапо и берлинская полиция, плюс ко всему этому, я уже третьи сутки не спал...
— Что всё это значит, господин Мюллер? — вскричал взбешенный Гитлер.
— Это значит, мой Фюрер, что секретаршу Бормана до сих пор найти не удалось.
— Какую секретаршу Бормана? — прохрипел Гитлер. — Причём здесь я?
— Как! Я думал, что вы в курсе, мой Фюрер! Об этом весь Берлин знает!
— Фюрер не обязан знать о всех пропавших секретаршах Германии! — заорал взбешенный Гитлер.
— Успокойтесь, мой Фюрер, ещё немного и мы найдем её, — как ни в чём не бывало, продолжал старик Мюллер. — Я бы просил Вашего согласия на разрешение подключить к поискам Исаева, то есть Штирлица — с ним дело пойдёт быстрее.
«Ну почему же я импотент?» — безнадёжно подумал Гитлер, а вслух сказал: — Да ради бога, только меня оставьте в покое, — и вырвал на стол.
Неожиданно вскочил Геббельс и закричал тонким писклявым голосом:
— Эта жирная свинья ничего не может делать! Он даже собственную секретаршу упустил!
Борман покраснел.
Штирлиц спокойно встал, достал из левого кармана кастет (тот, что поменьше), вмазал Геббельсу по физиономии и по почкам, вследствие чего шеф пропаганды свалился под стол и на него уже никто не обращал внимания, а Борман, в благодарность, заказал для Штирлица ещё одну бутылку водки и банку тушёнки.
Прошло тридцать минут и в кабачок нагрянули Шелленберг с Холтофом.
— Ну как? — спросил Мюллер голосом коровы, некормленой третьи сутки.
— Глухо, — ответил Шелленберг.
— Глухо, — подтвердил Холтоф.
Борман не выдержал и несчастный Холтоф получил страшной силы удар по голове от разбитой бутылки французского коньяка.
— Разгильдяи! — орал Борман. — Если к вечеру вы не найдете мою любимую Анхен, к утру вы будете в казематах Мюллера, в местах, где воняют не только носки!
— Успокойтесь, господин рейхсляйтер, — потирая руки, бубнил в доску пьяный Мюллер. — За это дело теперь возьмётся Штирлиц. Вы же прекрасно знаете, что он прославлен у нас логикой и усердием.
— Будем надеяться.
И Штирлиц не заставил себя ждать...
ГЛАВА 3 Новое задание
«Юстас — Алексу
Гитлер доверил мне найти пропавшую секретаршу Бормана (она же моя связная с Центром). Приступая к этому серьёзному заданию, прошу дополнительных санкций Центра на особые полномочия в обращении с Катериной, которая оставила свой боевой пост в трудную для нашей Родины минуту.
Юстас»
Штирлиц передавал эту шифровку третий раз. Ответа не было. «Уснули они там что ли? — думал он. — Ведь сегодня далеко не пятница!» И только поздно ночью он услышал долгожданные позывные. Диктор говорил их чётким и ровным голосом, смысл которого понимал только он — Юстас, он же полковник Исаев, известный в Москве только высшим руководителям.
«Алекс — Юстасу
Юстас, вы — осёл. Козлова никуда не пропадала. Она получила новое задание. Попробуйте связаться с ней через нашего нового, присланного к вам агента. Оставьте в покое придурка Гитлера. У нас для Вас есть новое- задание. По нашим сведениям среди высших руководителей Рейха ведутся разговоры о поставке в СССР крупной партии шнапса. Вам . необходимо выяснить:
1. Являются ли данные сведения — дезинформацией;
2. Если это не дезинформация, выяснить, кто именно из высших боне ведет двойную игру с Москвой и водкой, т. е. с шнапсом;
3. Наказать виновных.
Кроме этого, верните документы, пропавшие из сейфа Гитлера — люди волнуются...
Алекс»
Задание, полученное Штирлицем из Центра было сложным и необычным. Сложным — потому что он точно знал, что информацией о такой крупной партии шнапса может владеть только Геббельс — истинный знаток выпивки и украинской горилки; выходить же с ним на контакт означало — провал, так как после «Трех поросят» Геббельс совершенно перестал с ним разговаривать. Необычным — потому что Штирлиц ненавидел шнапс (это знали и в Центре; Штирлица сильно удивило, что именно ему было поручено такое секретное задание) и это обстоятельство, с которым можно было бы смириться осенью сорок первого, совершенно выбивало его из сил весной сорок пятого, когда ему было глубоко наплевать на все задания.
— Они что, свихнулись там, что ли? — сказал он вслух. — Ведь сейчас весна сорок пятого!
Кроме этого, Штирлица не на шутку встревожило, что Анхен тоже получила задание, информацию о котором Штирлицу не сообщили. «Стерва! — думал он. — Как она могла?!.. Продаться этой жирной свинье?!.. Убью!!!» Мысли не покидали его всю ночь. Но утром, решив, что задание Центра важнее сексуальных инстинктов, Штирлиц настроил рацию для вызова нового связного.
Шла весна сорок пятого...
ГЛАВА 4 Мартин Борман
Геббельс получил письмо, содержание которого очень его удивило:
«Мой друг!
Я вчера была в театре, где впервые увидела Вас! В этом письме я не в силах передать Вам все мои чувства любви и нежности, впитавшиеся в мою душу после Вашего выступления в театре. Ваш нежный голос проник в меня до такой степени, что я готова встретиться с Вами через неделю в 17.00 у Бранденбургских ворот возле здания «Берлинжилстройпроектсантехканализацш» « передать Вам мою любовь.
Искренне Ваша Марта Зюгерс»
Марта Зюгерс (она же Мария Сукина) была новой связной Штирлица. Штирлиц не нашёл другого способа связаться с Геббельсом, как написать ему это письмо. Это было рискованным шагом, так как Марта была с Украины, и Геббельс мог бы это пронюхать в любой момент. Последствия всего этого Штирлицу представлялись довольно ужасными. Штирлиц понимал, что он был на грани провала. Делу мог помочь только Мартин Борман, с которым у Штирлица были хорошие отношения. И полковник Исаев решил записаться на приём к Борману, предварительно написав следующее письмо:
«Дорогой партайгеноссе!
Мне стало известно, из источников близких к журналистским третьих стран, что за нашей спиной ведётся двойная игра: в Россию собираются поставить крупную партию шнапса. В этой авантюре, в этом грязном деле участвуют представители высшего командования, а также лица, известные не только мне, но и Вам, что меня, как офицера Рейха и патриота Германии, не может не волновать. Прошу помощи для обезвреживания врагов Рейха и нации.
Штандартенфюрер СС Фон Штирлиц»
Борман был удивлён, что Штирлиц не ворвался к нему в кабинет, как это он обычно делал, а записался на приём, как это делают все честные немецкие граждане. «Значит, — подумал Борман, — дело серьёзное» Но так как Борман был мелким пакостником, он решил продержать Штирлица в приёмной ровно столько, сколько не мог бы выдержать даже Кальтенбрунер. Последствия этого не заставили себя ждать: взбешенный Штирлиц выбил дверь и голосом загнанного зверя прохрипел:
— Господин рейхсляйтер! Я не могу больше, как свинья, ждать пока вы соизволите принять меня, в то время когда за нашей спиной идёт двойная игра!
— Успокойтесь, штандартенфюрер, прошу вас, садитесь, — спокойно проговорил Борман. — Что вы имеете в виду под «двойной игрой»?
Штирлиц привычным жестом смахнул со стула кнопки, сел и положил на стол папку с письмом.
— Что это? — спросил мелкий пакостник.
— Прочитай, узнаёшь! — грубо ответил Штирлиц. Борман открыл папку и принялся за чтение письма. Читал он долго... Долго, то ли от того, что не понимал смысла написанного, то ли для того, чтобы подольше помутузить Штирлица с ожиданием ответа.
Прошел час. Борман читал. Прошло два часа. Борман читал. Штирлиц полез в карман за кастетом.
Прошло два с половиной часа. Борман, синий от ударов, хрипя и проклиная всё на свете, в том числе и Штирлица, лежал под столом, не в силах подняться и вызвать охрану.
ГЛАВА 5 Ошибка Геббельса
После неудачной аудиенции с Борманом, Штирлиц решил пойти к Гитлеру. Письмо, как и в прошлый раз, он решил не писать, считая, что Гитлер и без письма поймет, где двойная игра, а где партия шнапса.
...Поздно вечером, когда в бункере Гитлера в очередной раз прорвало канализацию, а Ева Браун испытывала блаженство от чар любви с Геббельсом, и Геринг в третий раз слушал магнитофонную запись концерта ансамбля песни и пляски вооруженных сил СССР, появился неотразимый Штирлиц. Сдав дежурному два автомата Калашникова, армейский пулемет и две гранаты, он зашёл в бункер Гитлера. — Разрешите, мой Фюрер? — спросил Штирлиц голосом преданной собаки.
— А, Исаев! Проходи! — заморгал глазками Гитлер. — Максимыч! Какими судьбами?!
Ни один мускул не дрогнул на лице легендарного русского разведчика и, лишь машинально, его крепкая рука полезла за кастетом. Гитлер это заметил и успел предупредить:
— Оставьте ваши выходки для Геббельса, штандартенфюрер!
— Прошу прощения, мой Фюрер, но я как раз по поводу Геббельса. Эта скотина ведёт двойную игру и пытается переправить крупную партию шнапса в Россию.
— Что Это за бред, господин Исаев?! Объяснитесь!
— Мой Фюрер, это не бред. Информация, которую я получил по хорошо проверенным каналам, не может быть подвергнута никакому сомнению, даже вашему, дорогой Адольф! — и Штирлиц вытянулся по стойке «смирно».
Гнев Гитлера превзошёл все границы:
— Какое ты, русская свинья, имеешь право называть меня «Дорогой Адольф...»?! Это позволено только моей любимой Евочке Браун!
— Вы — слепец, мой Фюрер. Ваша Ева сейчас в одной постели с вашим любимчиком Геббельсом!
— Молчать! Я вам запрещаю говорить, слышите, запрещаю! — прохрипел Гитлер, рыгая на Штирлица пену.
Прошло десять минут, Гитлер вызвал своего любимого адъютанта и они вместе со Штирлицем направились в апартаменты Евы Браун.
28 февраля 1945 года (23 часа 17 минут)
Штирлиц ударом левой ноги вышиб дверь в спальню Евы Браун, которая спала в объятиях тощего Геббельса. Увидев своего милого Адольфа, она была удивлена, что он ворвался к ней без стука:
— Мог бы и постучаться.
— И ты смеешь мне такое говорить?
— А что, собственно, такое произошло?
— Молчать! Взять его! — показывая на Геббельса, закричал Гитлер.
Адъютант Гитлера, видя как беспокоен его шеф, ласково лизнул щечку Фюрера и тихо прошептал:
— Дорогая, ну стоит ли волновать себя! Это всё пустяки! Главное — наша любовь вечна!
Натренированные уши Штирлица услышали это и советский разведчик был не на шутку смущён.
— Так! — уже более спокойно сказал Гитлер. Штирлиц всё понял и не заставил себя ждать. Достав из правого кармана свой любимый кастет, он привёл несчастного доктора в чувства, напоминающие предсмертные судороги, надел на свою жертву наручники и совершенно голого потащил по тёмным коридорам бункера по направлению, которое было известно лишь Штирлицу и Мюллеру... Штирлиц знал, что он делает.
ГЛАВА 6 Пытка носками.
В застенках Гестапо, в камере нижнего яруса уже трети день шла пытка носками. Несчастная жертва в виде доктора Геббельса, связанная по рукам в ногам, нюхала старые, грубые носки Штирлица и Мюллера. Мюллер, мастер своего дела, был неотразим:
— Кто из твоих сослуживцев участвовал в операции «Шнапс»? Кто подстрекал Даллеса и английских свиней к переправке партии в Россию? Отвечай, сволочь! — кричал Мюллер, подставляя носки к Геббельсу.
Геббельс молчал. Не помогал и любимый кастет Штирлица. Не помогали и портянки Гитлера, одолженные у него накануне. Геббельс был несгибаем:
— Я люблю своего Фюрера! Я был всегда предан ему, Внезапно в камере появился Гитлер. Зажав нос, он подошёл к Геббельсу, посмотрев на него с полним равнодушием и, обернувшись к Штирлицу, спросил:
— Ну что, Максимыч?-
— Молчит.
— Молчит. — подтвердил Мюллер.
— А мои портянки? — спросил Гитлер.
— Не помогают, мой Фюрер, — с сожалением сказал Штирлиц.
Гитлер устало посмотрел на Штирлица, перекинул взгляд на Мюллера и, плюнув в лицо Геббельса, спокойно произнёс:
— Хорошо, развяжите его, мы его заставим заговорить. Максимыч, он поступает в ваше распоряжение.
— Слушаюсь, мой Фюрер! — протараторил Штирлиц. Гитлер ушёл. За ним ушёл Мюллер. В камере остались Штирлиц и Геббельс. И тут Геббельс не выдержал:
— Мой Фюрер! Я всё скажу, только уберите от меня эту русскую свинью!
Нервы стойкого разведчика не выдержали. Он достал кастет в принялся избивать отца немецкой пропаганды и агитации с такой силой, что его крики были услышаны Мюллером и Гитлером, которые мигом вернулись в камеру.
— Господин Исаев, прекратите! — заорал запыхавшийся Гитлер. — Я вам предоставил его не для мордобития.
— Но мой Фюрер?..
— Молчать!
Геббельс со слезами на глазах подполз к Фюреру и голосом забитого козленка заблеял:
— Мой Фюрер, я во всём сознаюсь! Я всё, всё скажу! В операции «Шнапс» участвовал бригаденфюрер Шелленберг и некто пастор Шлаг. Клянусь родной Украиной — это правда!
— Клёво! — обрадовался Штирлиц.
Гитлер заморгал глазками, поднял несчастного Геббельса с заплёванного пола, поцеловал его в щёчку и тихо сказал:
— Вы всегда были преданы мне, мой друг. Я прощаю вас, — и, подумав, добавил: — Но. только за операцию «Шнапс»! За ваши любовные похождения с Евочкой, вы ещё ответите мне. .
Штирлиц знал, что он делает. Задание Центра можно было считать выполненным.
ГЛАВА 7 Важное совещание.
В бункере Гитлера после очередного прорыва канализации проходило важное совещание. Обсуждалось два вопроса: о безалаберном отношении к своим обязанностям сантехников рейхсканцелярии и алкогольном заговоре против Фюрера и нации. На совещании присутствовали: штандартенфюрер СС фон Штирлиц, фуппенфюрер СС Мюллер, генерал Коварно, переодетые в немецкую форму русские, английские и американские разведчики, Гитлер, Гиммлер, Борман, стенографистки, другие официальные и случайно зашедшие лица. Кроме этого, на совещание были приглашены: пастор Шлаг, Шелленберг, Ева Браун, Марта Зюгерс, провинившиеся сантехники.
Гитлер был в бешенстве. Три стенографистки не успевали записывать его пространственную речь:
— В то время, когда Германия переживает тяжёлые дни, а в моём бункере чуть ли не каждый день рвёт канализацию, среди нас отыскиваются алкоголики, отказывающиеся думать о трезвых мыслях, рождающихся в умной голове Великого Фюрера для спасения бункера и нации... В то время, когда я всего себя отдаю народу, находятся двурушники в виде небезызвестного доктора Геббельса, пытавшегося переправить в Россию партию шнапса за рубли. Мало этого, нашлись дегенераты, готовые помочь этому грязному делу. Валютчики и спекулянты! Разгильдяи и бездельники! У меня больше нет слов для названия такого рода предателей! Но благодаря пытке носками и штандартенфюреру СС полковнику Исае... то есть, я хотел сказать, Штирлицу, заговор был раскрыт! Доктор Геббельс, как вы могли, батенька, дойти до такого? Что вы думали в тот момент когда вашими поступками руководила рука Москвы? И это после нашей многолетней дружбы!
— Мой Фюрер, — рыдал Геббельс, — этого больше никогда не повторится!
— А вы, грязные свиньи, — продолжал Адольф Гитлер, подходя к Шелленбергу в пастору Шлагу. — Как вы могли предать родного Фюрера, до какой же это степени надо докататься, чтобы стать такими дегенератами как вы? Вы, подлые твари, стали прислужниками поганых вражеских разведок...
В углу, где стояли переодетые разведчики, послышался ропот возмущения и недовольства, даже Штирлиц нахмурил брови, но сдержан себя и не полез за кастетом.
Гитлер понял, что переусердствовал и попытался исправить создавшуюся ситуацию:
— Прошу прощения, — пролепетал он, — я хотел сказать «врагов нацизма и Рейха».
Наконец очередь дошла до сантехников. Увидев их. Гитлер был взбешен до крайности, не помог даже его любимый адъютант:
— До каких пор в моём бункере будет вонять городскими помоями? Твари! Твари и разгильдяи! — орал глава Третьего Рейха!
Но его прервал Штирлиц:
— Мой Фюрер, позвольте попросить вас передать этих подонков в моё распоряжение, я научу их ремонтировать не только японские унитазы!
— Если это не повредит нашей канализации...
— Смею уверить вас, что хуже вонять, не будет! — прокричал Штирлиц и вытянулся по стойке «смирно».
— Я доверяю вам, мой друг, — спокойно сказал Гитлер я нежно, по отечески, похлопал Штирлица по щеке.
ГЛАВА 8 Скандал в ЖКУ.
В Берлинском жилищно-коммунальном управлении Да Штиллештрасского района был переполох. В управление нагрянул штандартенфюрер СС фон Штирлиц. С собою он привёз роту эсэсовцев и, скованных наручниками, провинившихся сантехников. Начальник управления Барбара Крайн была не на шутку напугана: Штирлиц зверствовал как мог, его ярости не было предела.
— Вонючие фашистские свиньи, — орал он. — В бункере из-за вашей безалаберности скоро придется ходить в противогазах. Я вас научу чистить сортиры...
— Но, господин Штирлиц... — пыталась оправдываться Барбара Крайн, от которой несло конским навозом.
— Молчать! — перебил её Штирлиц. — Ты, девочка, видно не понимаешь, с кем имеешь дело?! — и Штирлиц, как бы подкрепляя свои слова конкретными действиями, принялся избивать несчастных сантехников.
Прошёл час. Штирлиц устал и решил отдохнуть.
— Барбара, принесите мне кофе.
— Кофе нет, но есть отличный грузинский чай! Фрау Анхен привезла нам с фронта отличный чай!
Штирлиц подумал, что он уже когда-то слышал это имя. Память разведчика была на пределе. Но он не стал поддаваться первым чувствам и деликатно спросил:
— Послушайте, как вас там... Барбара, какое настоящее имя этой Анхен? Может Катя Козлова?
— Простите, господин штандартенфюрер, не могу знать! — прочеканила Барбара. — Она у нас работает недавно. Но, впрочем, она скоро появится и, думаю, вы сами у неё спросите.
Штирлиц лениво взглянул на Барбару, опустил свой суровый взгляд на её прелестные ножки и по-русски сказал:
— Изнасиловать бы тебя, крошка, но под двести семнадцатую можно залететь.
— Простите, я не понимаю! — промычала, испуганная Барбара, прекрасно поняв Штирлица.
— Тем хуже для тебя!
Штирлиц решил подождать, тем более времени у него, было предостаточно, так как сантехники ещё не очухались, да и сам он устал и решил поспать.
— Барбара, разбудите меня, когда появится ваша Анхен, она меня очень интересует... — зевая пробубнил Штирлиц в уснул.
А была весна и за окном управления стояла рота эсэсовцев...
Штирлиц проснулся и увидел глаза — это были глаза любимой Катюши.
— Любовь моя! — прошептала она.
— Солнце моё! — прошептал Штирлиц.
— Как я долго тебя не видела!
— Наверное, целую вечность!
— Любимый мой, люби меня! Я принадлежу только тебе! И Штирлиц забыл всё: и толстую свинью Бормана, и новое секретное задание Центра, и придурка Геббельса, в Барбару Крайн, подслушивающую под дверью.
«На каком это они языке трепятся?» — подумала Барбара.
«Что это за тварь там подслушивает под дверью?» — подумал Штирлиц и выстрелил в дверь: пуля прошла насквозь и угодила в нежное, молодое, нацистское сердце Барбары, которая успела прошептать:
—На русском! — и скончалась в предсмертных судорогах.
— Не обращай внимания! — сказал Штирлиц, целуя Катюшу. — И легендарные разведчики отдали себя в чары волшебной любви...
...Но дело — есть дело. И Мария Сукина выполняла все предписания штандартенфюрера СС фон Штирлица.
ГЛАВА 9 Штирлиц на грани провала
Геббельс пришёл к Брацденбургским воротам в назначенный день, ровно в 17.00. Прошло полчаса, но Марта не появлялась. Было ужасно стыдно, тем более, что многие прохожие узнавали его.
«Шо це такэ?! Письмо написано человеком, который, чувствуется, не обманывает!» — думал он, вспоминая все хвалебные в свой адрес слова и эпитеты.
И только через час он увидел направляющуюся к нему девушку.
«Ничего!» — подумал Геббельс, глядя на Марту. «Ну, и придурок!» — подумала Мария Сукина, глядя на великого доктора Германии, а вслух сказала:
— Хайлъ! Это я писала письмо.
— Дорогая моя! Ну, сколько же можно ждать?!
— Прости меня и заткнись! — сухо оборвала она его. Подхватив Марту за руку, Геббельс повел её в кино. Шла картина «Девушка моей мечты». Геббельсу этот фильм ужасно не нравился. Но, что не сделаешь ради любимой девушки! И он терпел...
Штирлиц знал свое дело. Слежка за влюблённой парочкой была устроена с высшей степенью профессионализма и к утру на столе Гиммлера лежали не только фотографии «любовных» встреч, но также и киноплёнка, отразившая сцену тридцатиминутного поцелуя с «охами» и «ахами» на украинском языке.
Гиммлер с Шелленбергом потирали руки. Они были готовы растоптать бывшего компаньона, не брезгуя никакими средствами.
— Я представляю лицо Фюрера в момент, когда он увидит згу киноплёнку, — то и дело повторял Шелленберг. — Наш доктор теперь за всё поплатится! Скотина!
— Послушайте, Шелленберг, но вы же, и только вы, были автором операции «Шнапс», — орал Гиммлер — И если расследование зайдёт далеко, то дело может дойти и до меня! А это, вы сами понимаете — стыд и позор!
— У меня есть надёжное прикрытие.
— Что вы имеете ввиду?
— Я продумал всё. Поставкой шнапса в Россию занимался генерал Вольф, не так ли?! Он и сейчас прорабатывает все детали этой операции с американцами, совершенно не подозревая о случившемся провале. Это первое... Второе. Через специально подобранных подставных лиц продуманы каналы прикрытия; последнее доверено Штирлицу, который, в соответствии с задуманным планом, выводит Шлага на связь с наиболее крупными швейцарскими ликеро-водочными комбинатами... И, наконец, самое главное, если операция «Шнапс» — провалена («Геббельс, конечно же, трус и подлый предатель!» — подумал Шелленберг) и, извиняюсь, придурок Геббельс вышел из игры, поставим в Россию, например, армянский коньяк, цистерны с которым давно стоят на границе Швейцарии с Германией и ждут своих российских потребителей.
— Это безумие, Шелленберг!
— Рейхсфюрер, нашим алиби будет являться генерал Вольф, который, в случае необходимости, выйдет из игры также как и доктор Геббельс...
— Ваше алиби, ваше... — оборвал его Гиммлер. — Неутомимый подхалим вытянулся по стойке смирно, давая понять любимому шефу своё бескомпромиссное согласие. Рейхсфюрер заметил это и не поленился похвалить своего любимчика:
— Молодец!
«Молодец — в смысле «дурак»!» — Предположил Шелленберг, а вслух прочеканил: — Рейхсфюрер, ради вас — хоть в Сибирь!
— Будет тебе ещё Сибирь...
Неожиданно открылась дверь и в кабинет вбежал Штирлиц.
— Рейхсфюрер! — задыхаясь, заорал он. — Можете меня считать сумасшедшим, но с сегодняшнего утра — мы все «под колпаком» у Мюллера! Вы, надеюсь, знаете что это такое?! — Штирлиц сделал особо шпионское выражение лица.
— Что всё это значит, господин Штирлиц?! — прямо глядя в честные глаза Штирлица, заорал испуганный Гиммлер.
— Объяснитесь! — подхватил подхалим первой гильдии Шелленберг.
— Я сегодня узнал от Кальтенбрунера о том, что Мюллер, негласно, снимает отпечатки пальцев со всех сотрудников аппаратов СД и Гестапо. Дорогой рейхсфюрер, что-то затевается! — шёпотом пробубнил Штирлиц.
— Но почему же эта полицейская ищейка не сообщила об этом мне? — с удивлением прошипел Гиммлер.
— Этого я не могу знать! — устало промолвил Штирлиц.
— Шелленберг, а что вы думаете по этому поводу? — спросил Гиммлер, пытаясь хоть как-то решить идиотскую проблему.
— Я думаю, — с умным видом начал Шелленберг, что в этом деле может быть замешан только Геринг, так как Геббельс вышел из игры, Фюреру не до этого — у него проблемы в семейной жизни, а Борман занят своей пропавшей секретаршей.
Штирлиц загадочно улыбнулся.
— Кроме этого, — продолжал Шелленберг, — только у Геринга очень хорошие связи с Мюллером. Вы конечно же помните, господа, что именно Геринг в 1942 году достал Мюллеру открытку на «Мерседес» по цене, над которой можно было бы долго ржать, так как по тем временам это было смехотворно дёшево.
Наступило молчание. Гиммлер и Штирлиц пытались анализировать всё то, что сказал великий подхалим Германии. Штирлиц думал о том, что и в самом деле, Борману в это время было не до мелких пакостей. А у Фюрера — разборки с Евой Браун. Значит, вполне логично допустить тот факт, что именно Герингу могла в голову прийти такая дурацкая мысль. Но Штирлиц также знал, что у Шелленберга имеются серьёзные основания недолюбливать Геринга, так как последний, незадолго до Дня рождения Фюрера, не достал Шелленбергу китайский гарнитур, хотя и пообещал. «Поэтому, — думал Штирлиц, — если подходить к делу с другого конца, то вполне возможно предположить, что отпечатки снимаются для выявления русского резидента в аппаратах СД и Гестапо. И, кроме того, удивление на этих двух гнусных рожах не что иное, как подделка, если не у Шелленберга, то у Гиммлера — точно!» И Штирлиц решил пощупать за «жабры» эту скользкую очкастую рыбку;
— Рейхсфюрер, у меня другая точка зрения!
— Другая? Какая же? — загадочно улыбнулся Гиммлер. И по этой улыбке подлеца и негодяя, Штирлиц понял, что он был прав. «Да, они хотят вывести на «чистую воду» русского резидента!» — подумал Штирлиц и шёпотом ответил:
— Я думаю, что Геринг и Борман задумали это вместе и пытаются найти след сбежавшей секретарши.
— Но не в Гестапо же?! — хором заорали Гиммлер и Шелленберг.
— Рейхсфюрер, дело очень тонкое. У Бормана есть все основания считать меня главным похитителем его секретарши, так как именно я её ему привёл. Это знает и Мюллер. Поэтому то Борман и доверил это дело провести Герингу, а Геринг — Мюллеру, как своему старому дружку. Мюллер же, рассказал Кальтенбрунеру, у которого я только что был.
— Но почему он вам раскрыл карты? — спокойно спросил Гиммлер.
— Очень просто, рейхсфюрер. Когда я зашёл к нему в кабинет, то первое, что я увидел это колбасу и «анисовую», которые пожирал Кальтенбрунер. Я спросил у него вежливо: «Послушайте вы, слизняк из детской песочницы! Где вы достали «анисовую», в то время когда вся Германия страдает без выпивки?!» Вместо ответа, он вылил мне в лицо содержимое стакана (именно тогда я понял, что он лумзал «анисовую»). Я, как вы сами понимаете, не выдержал и достал свой любимый кастет... Что было дальше, вы, наверное, догадываетесь... Рейхсфюрер, простите меня, но я выбил ранее сказанные мною сведения от Кальтенбрунера!
— Вы — идиот, Исаев! — заорал Гиммлер.
— Дорогой Штирлиц, за вашу карьеру я больше не дам в ломанного гроша! — заскалил зубы Шелленберг и получил по ним от Штирлица тем же кастетом, каким бьет зверски взбит Кальтенбрунер.
— Прекратите распускать руки! — заорал Гиммлер.
— Извините меня, дорогой рейхсфюрер, но я не сдержался... — убирая кастет проговорил Штирлиц.
— Значит, вы думаете, — не обращая внимания на стонущего Шелленберга, продолжая Гиммлер, — что всё всходит от Бормана?
— Несомненно, рейхсфюрер! От этой жирной свиньи, сами понимаете, можно ожидать любую гадость! — прочеканил Штирлиц и кое-чего добавил в адрес Бормана, далеко не на немецком языке.
В углу послышались стоны, приходившего в сознание, Шелленберга. Гиммлер, с абсолютным безразличием, посмотрел на него, поднял вверх указательный палец правой руки и, махая им, загадочно прошептал:
— Господа! Не дадим жирным свиньям делать мелкие и крупные пакости в моём аппарате! Действуйте, Штирлиц!
Штирлиц вышел. Шелленберг, увидев это, уже вдогонку ему крикнул:
— Грязная, русская свинья!
Но Штирлиц, на его счастье, не слышал этого — Штирлиц нёсся по коридорам Гестапо к телефонам правительственной связи. Штирлиц искал мира с Борманом...
ГЛАВА 10 Разговор с Борманом
В пульте правительственной связи был бардак. Молодые офицеры СС в очередной раз отмечали День рождения Красной армии и Военно-морского флота. Телефоны, сделанные из слоновой кости, были замызганы тушёнкой и остатками от рыбных консервов. В углу валялся седой лейтенант, рыгающий на портрет Фюрера, который уже давно слетел со стены и лежал на полу. Небритый майор сморкался на один из пультов управления связи с бункером Гитлера. Три офицера, ни на кого не обращая внимания, соревновались в плевках по портрету Гиммлера, в результате, вместо изображения строгой физиономии отца полицейских Германии, виднелось грязное, свисающее пятно, от которого тошнило. Штирлиц сделал вид, что случайно, заглянул в комнату.
— Это что за свинство?! — заорал он и достал свой любимый кастет.
Когда все офицеры были вышвырнуты, Штирлиц связался с Борманом:
— Послушай, Борман, давай мириться?!
— Кто это? — пробурчал Борман.
— Кто? Кто — идиот? Твой друг и соратник по борьбе! — возмутился Штирлиц.
— Какой ещё соратник?
— Борман, хватит притворяться!
— Молодой человек, положите трубку и не мешайте работать. Здесь — Рейх, а не Гавайские острова!
— Борман, это же я — Штирлиц!
— Штирлиц?! — удивился партайгеноссе.
— Да ты что? Пьяный что ли?
— А-а! Штирлиц! Штирлиц — ты скотина и русский шпион!
— Ну, вот — узнал, наконец-таки! Борман, давай мириться?
— А ты больше не будешь драться?
— Больше не буду!
— Ну, тогда давай!
— Борман, — заговорщески начал Штирлиц. — У меня есть к тебе дело. Ты хочешь получить назад свою секретаршу?
— Анхен?
— Анхен, Анхен...
— Конечно же хочу! А где она? — причмокивая в трубку, спросил Борман.
— Жду тебя сегодня в 23.00 у Рейхстага, — вместо ответа сказал Штирлиц.
— Но, это же поздно!
— Ничего, ради Анхен — не поспишь! — Обрезал Штирлиц и положил трубку.
ГЛАВА 11 Оскорблённый разведчик
Когда Мюллер сверял отпечатки пальцев на стакане, оставленном Штирлицем после попойки в кабачке «Три поросёнка» с отпечатками на русской рации, недавно найденной на помойке возле здания Рейхстага, его поразило их сходство. «Вот тебе, и друг детства!» — подумал Мюллер и вызвал своего адъютанта. — Немедленно роту солдат на квартиру Штирлица! — нервно проговорил Мюллер.
— Простите, я не ослышался? На квартиру штандартенфюрера Исае.., то есть Штирлица?
— Да, да, осёл! Прочисти уши! Немедленно его арестовать!
— Слушаюсь, группенфюрер!
Мюллер потирал руки. «Ну вот, теперь он никуда не уйдёт!» — радостно подумал он.
А Штирлиц в это время вместе с Борманом ехал в «Три поросёнка». Друзья решили пропустить по стаканчику шнапса и отметить заключённую сделку: Штирлиц передавал Борману Анхен, а Борман в свою очередь — карту с указанием мест дислокации цистерн со шнапсом и армянским коньяком на границе Германии со Швейцарией.
Подъехав к кабачку, друзья увидели Анхен, стоявшую у входа и, видимо, давно ожидавшую их. Радости Бормана не было предела:
— Анхен, как я долго ждал вас! — вскричал рейхсляйтер, прижимая к себе русскую разведчицу.
Штирлиц видел это. Ревность взяла верх над Штирлицем и он прошипел:
— Партайгеноссе, будьте добры, документики!
— Они в машине, в бардачке, — прогнусавил Борман и пригласил Анхен в кабачок.
Штирлиц вытащил документы, на всякий случай, перефотографировал их, завёл машину, подъехал к одному из городских телефонных автоматов и вызвал свою новую связную. Новое послание Центру на этот раз было сформулировано в форме отчёта:
«Юстас — Алексу
Ваше задание выполнено.
Операция «Шнапс» провалена. Виновные наказаны (Была проведена пытка носками, и не только...)
Документы, взятые в сейфе Гитлера, возвращены — Фюрер поблагодарил меня.
Отправляю вам карту дислокации спиртных напитков на территориях вражеских государств.
Жду вашего нового задания.
Юстас» Ответ, как ни странно, пришёл быстро:
«Алекс — Юстасу
Юстас, вы — осёл. Какого чёрта, вы занимаетесь розыском дурацких карт, годных лишь сами знаете для чего...
За выполненное задание награждаем вас почётной грамотой.
Поручаем вам новое задание. Используйте свое влияние на Фюрера для достижения следующих целей:
1. Узнать, куда собирается эвакуироваться верхушка Третьего Рейха в случае разгрома Берлина.
2. Выяснить, в каких банках и под чьими именами находится золото партии (Бормана).
3. За драку, у чиненную в некем кабачке, объявляем вам строгий выговор с занесением в личное дело.
Алекс»
Прочитав шифровку, Штирлиц был возмущён до крайности:
— Это кто — осёл? — орал он. — Это я — осёл? До каких пор они будут издеваться надо мной? Выговор! Да плевал я на ваш выговор! Они сами не знают, чего хотят!
Нет, сейчас далеко не осень сорок первого!
Штирлиц решил повести машину в какое-нибудь укромное местечко, гае бы он мог успокоиться и спокойно поразмышлять о новом, «дурацком» задании Центра, в вообще о нужности его работы весной сорок пятого, когда Анхен, наверняка, втюрилась в Бормана.
ГЛАВА 12 Спящий разведчик
Штирлиц стоял на берегу Одера и смотрел вдаль. «Нет, это не Волга», — подумал он и вполголоса запел:
«Летет уткя,
Летят уткя
И два гу-у-ся...»
Вдруг он замолк, увидев недалеко от себя толстенького человечка, сидевшего у самой воды и строящего Песочные замки. Это удивило Штирлица, так как дул ветер и было ужасно холодно. Но он удивился ещё больше, когда, подойдя поближе, увидел, что этот толстенький человечек был не кто иной как группенфюрер СС и глава Гестапо Мюллер.
— Группенфюрер, вы ли это?! — спросил Штирлиц. Мюллер от неожиданности подпрыгнул. Увидев Штирлица, он покраснел, промямлил что-то невнятное, собрал кое-какие свои вещички, включая детский совочек, вскочил и бросился наутёк.
— Эй, послушайте Куда вы? — бросил ему вдогонку Штирлиц. Но Мюллер бежал так быстро, что Штирлиц решил не преследовать его.
«Чудеса!» — подумал Штирлиц и направился обратно к машине. Но завести её он не смог. Разведчика сморила усталость и он решил поспать. Штирлиц знал, что через двенадцать часов он проснется и начнет выполнять новое задание Центра.
Прошло двенадцать часов. Но Штирлиц спал. Слишком напряженными были последние дни. И даже выработанная годами профессиональная привычка не могла пробудить его. Полковник Исаев спал! Он спал и даже не знал, что именно, сейчас поднято на ноги всё Гестапо, разыскивая его. Он спал и не знал, что перекрыты все границы, а пограничникам разосланы фотографии с его рязанской физиономией и пометкой «Особо опасный преступник». Он спал и не мог предположить, что Мюллер именно в эти минуты докладывает Гитлеру о разоблачении в аппарате СС русского резидента, а Шелленберг, моя ноги Гиммлеру, грызет себе ногти, получая по физиономии от своего шефа. Он спал и не видел, как Геббельс прыгает от радости и пьёт, давно не первую, бутылку шнапса за здоровье Сталина, а Борман отдаёт последние распоряжения об устройстве русского резидента в одном из лучших концлагерей Германии.
В Рейхе Штирлица ненавидели все. Мало этого, многие догадывались о его, далеко не немецком, происхождении. Однако этот факт, который давно бы привёл к провалу любого другого шпиона, не мешал полковнику Исаеву работать, отдыхать, любить Анхен, постоянно втюриваться в Еву Браун, ненавидеть Гитлера, жрать тушёнку и успешно выполнять новые задания Центра.
ГЛАВА 13 Геринг вступает в ВКП(б)
Геринг, как верно просчитал Штирлиц, был совершенно не причастен к снятию отпечатков пальцев в аппаратах СС и Гестапо. Он даже и не думал об этом. Геринг, который давно уже понял, что война проиграна, сидел у себя в кабинете и кормил русской селёдкой любимую собаку, облизывая свои нежные, корявые, жирные пальчики. Несчастный Геринг, которого вчера на совещании у Фюрера мерзко оскорбили, думал о том кошмаре, ожидавшем его, когда в Берлине начнёт громыхать русская канонада. Геринг решил спасаться. Он давно предполагал, что Штирлиц — переодетый русский шпион. Более того, он точно знал, что не кто иной, как полковник Исаев, может помочь ему спасти свою шкуру. «Если Штирлиц — русский резидент, — размышлял Геринг, — а русские вот-вот будут в Берлине, то нет ничего проще, как вступить, пока не поздно, в их чёртову партию. Сейчас или никогда!! Война проиграна. Лучше быть коммунистом, а не собачкой на побегушках у этого шизофреника». И он решил провести совещание среди офицеров, которым особенно доверял.
Когда все были в сборе, он решил отложить в сторону все нацистские словечки и без предисловий начал проводить первое, среди офицеров такого ранга, партийное собрание: — Товарищи! — все были ошарашены. — Да, вы не ослышались — то-ва-ри-щи! Сейчас, когда ясно, что Германия со всеми её шизофрениками и идиотами выходит из игры, а фанатик Гитлер утратил своё влияние в народе, я не вижу другого выхода, как сложить с себя всякие полномочия и вступить в нашу родную, ленинскую, народную партию! В кабинете, где проходило совещание, прошел шорох волнения и недопонимания. Некоторые офицеры тут же «покончили жизнь самоубийством. Послышались робкие крики:
— Это... предательство!
— Я, — спокойно продолжал Геринг, — как истинный патриот, и в душе с рождения коммунист, конечно же не могу прямо заявить о своём выходе из игры. Но, мои дорогие товарищи и друзья, если не сегодня — завтра будет поздно. По моим тайным каналам нам стало известно, что Борман собирается переправить всё золото партии в свои надёжные банки в Швейцарии, — послышались ещё выстрелы и крики отчаянья. Геринг был непробиваем: — И нет никакой возможности воспрепятствовать этому. Товарищи, Борман слишком глуп для бегства из Германии, когда в неё войдут русские танки и слишком умён для того, чтобы мы могли его одурачить! Денег нет! Продолжать борьбу — полная бессмыслица! Быть верным идиоту и импотенту Фюреру — значит стать таким же как он! Бежать из Рейха — догонят и, мало этого, изуродуют физиономию. В этой ситуации предлагаю следующее. Первое. Связаться со штандартенфюрером, простите, товарищем Исаевым (только дурак его ещё считает офицером СС — каждому здравомыслящему солдату Германии давно ясно, что он никто иной, как советский шпион, простите, наш товарищ по партии). Второе. По моим каналам, го Москвы были переданы бланки заявлений для вступления в члены ВКП(б), мы размножили их. Я думаю, хватит на всех, — и, посмотрев на несколько наповал убитых офицеров, добавил: — И даже ещё останется. Да, я предлагаю всем вступить в ленинскую гвардию, чтобы хоть на время спасти наши, давно никому ненужные, жизни.
Речь Геринга была равносильна ночному кошмару. Но те офицеры, которые решили сохранить себе жизнь, покорно взяли бланки заявлений и принялись их заполнять. Среди них был и сам Геринг. Когда все бланки были сданы, Геринг с важным видом встал и, как на торжественных коммунистических собраниях, чётко проговорил:
— Товарищи! Поздравляю вас со вступлением в ленинскую партию, партию мира и труда! Предлагаю выдвинуть в качестве кандидатуры на пост первого секретаря партийной ячейки нацистской коммунистической партии труда (НКПТ) себя. Будем голосовать или как?
Все офицеры хором ответили: «Или как!»
— Какие будут вопросы? — голосом бюрократа спросил Геринг.
Молоденький офицер поднял руку, встал и недвусмысленно спросил:
— Товарищ Геринг, я насчёт партийных взносов. Зарплата, наверняка, будет маленькая, а платить, как я слышал, надо рублями, а нашими марками обклеиваются городские сортиры. Как быть?
— В своё время, мы подумаем и об этом, — пробурчал Геринг, махнув на всех рукой, давая понять, что партийное собрание окончено.
После долгих, продолжительных аплодисментов, все разошлись по домам.
ГЛАВА 14 Провал
Прошло двадцать семь часов и Штирлиц проснулся. Ни о чём не подозревая, он поехал к Мюллеру. Штирлиц намеревался получить хоть какие-нибудь разъяснения по поводу новых увлечений группенфюрера, свидетелем которых он вчера был на Одере. «Старик совсем свихнулся, — думал Штирлиц, закуривая «Беломор» и заводя мотор.»
Подъезжая к зданию Гестапо, советский разведчик почувствовал что-то неладное, так как за ним, явно, была устроена слежка. Когда до Гестапо оставался всего один квартал, Штирлиц остановил машину. Взглянув в зеркало, он понял, что не ошибся — старенький «Москвич», преследовавший его, остановился метрах в двадцати от его новенького «Мерседеса». «Точно, следят, — подумал Штирлиц, выходя из машины и направляясь к «Москвичу», в котором сидели головорезы из подвалов Мюллера.
— Четверо! — сосчитал Штирлиц и полез в карман за любимым кастетом.
Агенты Мюллера, которым было поручено следить за Штирлицем, не на шутку перепугались, так как лицо штандартенфюрера ясно говорило о его, далеко не мирных, намерениях и, естественно, бросились врассыпную. Штирлиц был неотразим. И когда он догнал одну из своих жертв, он принялся мутузить её с такой силой, что крики несчастного были слышны даже в подвалах Мюллера, который незамедлительно примчался на помощь своему сотруднику.
— Господин Штирлиц, — запыхаясь проговорил Мюллер, — прощу вас, оставьте его.
Но Штирлиц был неумолим — в ход пошли ноги.
— Штандартенфюрер, немедленно прекратить! На вас люди смотрят!
Штирлиц был непробиваем:
— Группёнфюрер, эта скотина следила за мной! Я пытаюсь выяснить, кто за этим, черт возьми, стоит!
— Это я ему приказал! — сказал Мюллер, но посмотрев на Штирлица, понял, что поторопился.
Штирлиц прекратил избиение.
— Вы?
— Да, я.
— Ах ты, старый, жирный свинтус!
И Штирлиц с тем же усердием, выдержкой и хладнокровием принялся избивать своего, уже бывшего, старого друга, который всё же успел громовым голосом заорать:
— На по-о-о-мощь!
В результате, через минуту к месту происшествия подбежала рота эсэсовцев, а Штирлиц, связанный, очутился в той же камере, в какой недавно сам пытал Геббельса.
Очнувшись, Штирлиц понял, что это был провал.
ГЛАВА 15 Переговоры в Швейцарии и смерть профессора Плейшнера
Генерал Карл Вольф чувствовал себя ужасно скверно. Его друг и соратник по борьбе — подполковник Фриц Гад, уже давно валялся в ногах своего шефа и храпел, облизывая грязные сапоги Вольфа. Кроме подполковника, в ногах у генерала лежали выпитые бутылки из под шнапса, пустые пивные банки, а также американский разведчик Даллес со своими помощниками. «Нет, Швейцария явно успокаивает нервы и деморализует энергию. Поэтому-то и переговоры заходят в тупик! Чёрт, ведь мы уже, насколько мне не изменяет память, пятый день пьём!» — размышлял Вольф, цедя холодненькое пиво, закусывая чёрной икоркой, намазанной на нежный, только что испечённый хлеб.
Генерал был прав. Переговоры между Германией и Америкой о поставке в Россию крупной партии шнапса зашли в тупик, в не только потому, что американская сторона не соглашалась с условиями Германии, а Вольф никак не мог сторговаться с Даллесом, но и потому, что особняк, в котором проходили беседы, находился как раз напротив одного из лучших баров Берна «Буль-буль». И само собой, высокопоставленные дипломаты, не смогли уйти от соблазна...
Пастор Шлаг, приехавший в Берн специально для сбора информации о ходе переговоров, был крайне удивлён тем обстоятельством, что на плёнке, полученной им из самых надёжных источников, не содержалось никакой полезной информации, так как на ней кроме фраз типа «Ты меня уважаешь?!» или «А я тебе говорю, пей!», ничего не было. «Что скажет по этому поводу Кальтенбрунер?» — постоянно спрашивал себя пастор, но зная, что он никогда этого не узнает, решил лично всё проверить.
Увидев описанную выше картину, пастор был потрясен:
— Дети мои! — воскликнул он. — Надо меньше пить!
— Уйди старик, я сегодня грустен! — устало протянул Вольф и вырвал на Даллеса.
Ошарашенный пастор Шлаг вылетел из здания и направился на почту, где в особо зашифрованной форме передал в Берлин, бригаденфюреру Шелленбергу следующую телеграмму:
«Бригаденфюрер!
Переговоры между Вольфом и Даллесом зашли в тупик по причине пьянства, организованного, как мне кажется, Вольфом. Прошу последнего немедленно вызвать в Рейх и провести с ним профилактическую беседу в одном из берлинских медвытрезвителей».
Шлаг»
Пастор ждал новых указаний и, с чувством выполненного долга, решил прогуляться по весеннему Берну. Он шёл и, вдыхая аромат свободы и тепла, думал о великой Германии, которая будет также свободна, когда в Россию будет отправлена хотя бы небольшая партия шнапса.
Проходя по Цветочной улице, он увидел толпу возле дома, где в окне четвёртого этажа стоял невзрачный старик, который совершенно безразлично смотрел вниз на любопытных швейцарцев.
«Странно, — подумал пастор, — что это он там делает?»
— Придурок, уже восьмой раз прыгает! — крикнул кто-то из толпы. Старик ещё раз посмотрел вниз снял очки, закурил сигарету и легко, «рыбкой», прыгнул вниз. Собравшиеся ротозеи лениво подошли к неподвижно лежащему телу, кто-то пощупал пульс и сказал:
— Нет, всё ещё живой!
Старик встал, отряхнул с себя пыль и снова направился к дому, повергая толпу в изумление: Когда он опять показался на окне, внизу, кроме пастора Шпага, уже никого не было. Но старик был слишком упрям — он снова снял очки, закурил сигарету и также, не обращая внимания на суетливую жизнь, прыгнул вниз.
Когда Шлаг подошёл к нему, он понял, что на этот раз старик был мёртв. Пастор перевернул его к себе лицом и изумился — перед ним был профессор Плейшнер, агент Штирлица и Москвы.
— Ужасная смерть! — немного подумав, сказал пастор и ушёл восвояси.
ГЛАВА 16 Гитлер принимает решение.
Гитлер стоял на коленях перед Евой Браун и просил у неё прощение:
— Евочка, родная моя! Прошу тебя, помилосердствуй, душечка! Это всё он, подлый Исаев вынудил применить к нему пытку носками!
— Не смейте говорить о Штирлице в таком тоне! — давая смачную пощёчину Гитлеру заорала Ева Браун.
— Евочка! Я же люблю тебя! — продолжал Гитлер. — Ну, что тебе Геббельс или Штирлиц, ведь я, и только я, подарил тебе все твои счастливые ночи!
— Хватят говорить гадости, Адольф! — оборвала его Ева — Доктор Геббельс не сделал вам ни малейшего вреда! Он такой милый... И даже если вы нас застали врасплох, то это ещё ни о чём не говорит! Мы с ним обсуждали важные государственные дела, и поверьте, Адольф, эти «дела» важны не только для меня и него, но, прежде всего — для вас и для всей Германии!
— Евочка моя... — мямлил Гитлер.
— За что мне такое наказание? — орала Ева Браун, сотрясая своим голосом бетонные стены бункера.
— Мне, которая всю себя отдаёт ради того, чтоб этот придурок был счастлив?
— Евочка моя... — бубнил Гитлер, обнимая прелестные ножки Евы.
Вдруг в бункер вбежал запыхавшийся Борман. Увидев Гитлера, стоящего на коленях перед Евой Браун, он не удержался и заржал как спесивый мерин. Гитлер опомнился, встал, принял обычный для себя вид и подойдя к Борману, плюнул ему в лицо. Борман не ожидал этого и плюнул в лицо Гитлера, сказав при этом:
— Вот мы и квиты, мой Фюрер!
— Что вы себе позволяете, господин рейхсляйтер? — вытирая физиономию и моргая глазками, закричал Гитлер.
— Ничего я себе не позволяю! — вытирая лицо и передразнивая вождя нации сказал Борман.
Но Гитлер сдержал себя, так как прекрасно понимал, что он во многом зависит от Бормана, у которого находилось практически всё золото партии, поэтому он подошёл к Еве и попросил её удалиться.
— Я слушаю вас, господин рейхсляйтер! —сказал Фюрер после того, как Ева Браун, заплаканная, ушла в свои апартаменты.
— Да, плохо вы обращаетесь со своей возлюбленной. Гитлер стиснул зубы.
— Но я не за этим пришёл!
— А за чем же ещё? — ехидно спросил Гитлер.
— Дело в том, что мы, наконец, арестовали Штирлица!
— Как? Уже?
— Да, мой Фюрер, он вот уже как два часа находится в подвалах старика Мюллера.
Гитлер недоверчиво посмотрел на Бормана.
— Что вы предлагаете с ним делать?
— А вы?
— Я, собственно говоря, хотел бы переговорить с ним. Можно? — Борман недоверчиво посмотрел на Гитлера.
-- Переговорить?
-- Да!
— О чём можно разговаривать с этой шпионской свиньёй? — с ненавистью произнёс Борман.
---Есть о чём, — сказал Гитлер и вызвал своего любимого адъютанта.
ГЛАВА 17. Спасение утопающих —дело рук самих утопающих!
Штирлиц лежал на грязной кушетке в камере третьего яруса Гестапо, в той самой, где недавно он устроил пытку носками над Геббельсом. Штирлиц смотрел в потолок. Потолок был серый, и казалось, такой же грязный как и кушетка, как и заплеванный, как будто специально кем-то пол, как и тускнеющие под замасленной лампой стены. «А это уже провал! — подумал Штирлиц. — И самое главное, Кэт окончательно втюрится в Бормана! Гад! Это всё он подстроил — любитель мелких пакостей! Фашистская тварь! Как я их всех ненавижу!»
Штирлица терзали смутные сомнения относительно внезапного заключения его в ту же самую камеру, где он пытал доктора Геббельса, плюс ещё ко всему, ужасно ныла разбитая во вчерашней драке челюсть. Но эти неприятности, которые, несомненно, привели бы любого другого разведчика в полное отчаянье, ни в коем случае не смутили Штирлица. Более того, он даже не поперхнулся, когда дверь в камеру внезапно открылась и на пороге стояли сияющий Мюллер и моргающий глазками Гитлер.
Гитлер брезгливо обошёл камеру, с пониманием посмотрел на орудия пыток и, высморкавшись себе в рукав, обращаясь к Штирлицу, ехидно спросил:
— Что, голубец мой сизокрылый, попался?
Штирлиц решил идти напролом и вытянув правую руку вперёд, как на параде заорал:
— Хайль Гитлер!
Мюллер был ошарашен и пробубнил что-то невнятное.
— Хватит придуриваться, — не обращая внимания на Штирлица продолжал Гитлер, — полковник Исаев, ваша песенка спета! Вы разоблачены!
Мюллер повеселел.
— Мой Фюрер, вы во власти грязных сплетен и слухов, которые преподносятся вам жирными свиньями, известными мне с детских лет, — с гордым видом сказал советский разведчик.
Мюллер побледнел.
— Послушайте, господин Штирлиц! — продолжал Фюрер. — Зачем притворяться? Признайтесь, что комедия с Геббельсом была устроена вами только для того, чтобы опорочить меня в глазах моей любимой Евочки, в то время когда вы, и только вы, делили с ней постель? Признайтесь, и вы будете прощены! Я хочу знать всю правду!
Глаза Мюллера сначала покраснели, потом побледнели, стали коричневыми и постепенно налились оттенком гнойного цвета, в результате чего лицо группенфюрера приобрела мертвецки пьяный вид, однако это не помешало ему тихо заметить:
— Мой Фюрер, мы его обвиняем не в этом! Гитлер был ошарашен.
— Только я, слышите, только я, знаю в чём его обвиняют! — заорал Фюрер и смачно плюнул в лицо Мюллера.
Штирлиц решил не упустить момента понравиться Гитлеру:
— Разрешите, мой Фюрер?! — спокойно сказал он, взвешивая в правой руке свой любимый кастет.
— Только не больно! — равнодушно прогнусавил Гитлер, махнув рукой на Мюллера.
«Сейчас будут бить!» — подумал Мюллер и получил первый мощный удар в нос.
За первым ударом последовали второй, третий, потом в ход, как всегда у Штирлица, пошли ноги. Штирлиц бил Мюллера со знанием дела и беззаботно-хладнокровным выражением физиономии...
— Довольно! — сказал Гитлер, отрывая распоясавшегося Штирлица от Мюллера. — Итак, продолжим! Вы спали с Евой? Отвечайте?
— Мой Фюрер, вопрос, как вы сами понимаете, слишком конфиденциальный. Пусть эта жирная свинья уберётся отсюда! — показывая на Мюллера, сказал Штирлиц.
Мюллер не заставил себя ждать, а Штирлиц выиграл ещё одну минуту ценного времени и был готов к ответу.
— Ну, так как? Будете говорить? — спросил Гитлер прямо глядя на Штирлица.
— Мой Фюрер, прошу меня простить, но всё это — чистая правда! Да, я любил и люблю Еву. Кроме того, ночи, проведенные с ней, были прекрасны!
— Что вы сказа...
— Да мой Фюрер, эти ночи мне не забыть никогда!
Фюрер расплакался. Штирлиц принялся его успокаивать. Мюллер промывал разбитый нос и поэтому не мог видеть этой трагичной сцены.
«Ну почему же я импотент?» — думал Гитлер.
«Потому что ты придурок!» — думал Штирлиц, поглаживая черный чубчик на голове Гитлера.
Прошло несколько минут и Гитлер взял себя в руки. Вытерев сопливым рукавом пиджака слёзы, он спросил:
— А что она говорила обо мне?
— Вам надо лечиться, мой Фюрер!
— Да, она права! — сказал глава Третьего Рейха и покрасневший вышел вон.
Дверь тут же, чьей-то подлой рукой была заперта на ключ.
Штирлиц подошёл к двери и попробовал её толкнуть — дверь не поддавалась. Тогда Штирлиц со всей силы ударил по ней ногой — дверь не поддавалась. Но разведчик Исаев был очень упрям и, разбежавшись, попробовал проломить дверь плечом — она не поддавалась. «Закрыто!» — подумал Штирлиц.
Прошёл час и Штирлицу послышался лязг ключей, а через минуту в камеру вошёл Мюллер, у которого под правым глазом красовался синяк бурого цвета.
— Штандартенфюрер, вы свободны! Я только что получил приказ Фюрера о вашем освобождении!
— Скотина, ты мне ещё ответишь за всё! — заорал Штирлиц, ясно понимая, что никто иной как Мюллер запер дверь.
— Вы забываетесь, Штирлиц! Я старше вас по званию и, в конце концов, по возрасту!
— Да, пошёл ты! — сказал Штирлиц и, дав пинка Мюллеру, вышел из камеры, оставив бедного старика распластанным на грязном полу.
ГЛАВА 18 Воспоминания
Штирлиц решил отдохнуть и поэтому направился в свой любимый кабачок «Три поросёнка». Заказав, как всегда, три банки тушёнки, пачку «Беломора» » бутылку водки, он сел за свой столик и принялся с животным аппетитом ухлестывать тушёнку, чем обратил на себя внимание не только посетителей кабачка, но и фрау Заурих, которая играла в покер со старым, тускнеющим генералом.
— Господин Бользен, можно с вами посидеть? — спросила фрау Заурих, подсаживаясь к Штирлицу.
— Валяйте! — процедил Штирлиц и выпил стакан водки.
— Вы плохо выглядите!
— Хорошо, что ещё живу! — Трудное время?
— Гадкое время!— Родные пишут?
— Пишут!
— Всё хорошо?
— Да, ну их! — махнул рукой Штирлиц.
— Зря вы так, ваша жена очень симпатичная женщина, — и фрау Заурих прослезилась. — Тогда, в тридцать третьем, она была так добра ко мне. Вы помните, в то время меня бросил мой неповторимый Герберт.
— Успокойтесь, найдете себе другого.
— Да, где уж мне!
— Не расстраивайтесь! Жизнь прекрасна! — сказал Штирлиц и выпил ещё один стакан водки.
— Расскажите что-нибудь о себе, господин Бользен. Вы так интересно рассказываете.
Штирлиц недоверчиво посмотрел на Заурих. Но так как особой враждебности к ней не испытывал, он открыл ещё одну банку тушёнки, налил водки, выпил, закусил и, закурив, принялся рассказывать очередную байку:
— В 1922 году, когда наша революция, как вы знаете, (Победила, ЧК меня направила на работу в Кремль для выявления особо опасных врагов советской власти среди членов политбюро. Да, это было в 1922 году. Москва! Эх, фрау Заурих, знаете ли вы, что такое Москва?! Именно тогда я Первые увидел товарища Ленина. Он был в то время слишком болен, но всё же сохранял присущую ему работоспособность. Когда я вошёл в его кабинет в Кремлевской квартире, Владимир Ильич что-то писал, сидя за своим рабочим столом. У6идев меня, он встал и, подойдя ко мне, сердечно, по товарищески, пожал мне руку, — Штирлиц облизнулся. —В.И. прямо глядя в мои честные глаза, мягко спросил:
- «Товарищ Исаев, вы к нам, как мне сказал Феликс Эдмундович, присланы для оперативной проверки?»
- «Да, Владимир Ильич!» — ответил я ему. «Ну что ж, батенька, тогда приступайте к работе! Может начнете с меня?»
«Ну что вы, Владимир Ильич...» — прошептал я краснея.
«А вы, батенька, не смущайтесь! — засовывая пальцы в жакетку, сказал он. — Время сейчас такое! Доверять никому нельзя! Даже мне! — И Владимир Ильич улыбнулся. — Ах, фрау Заурих, какая это была улыбка! — Потом он подошёл к окну (как сейчас всё это помню), посмотрел вниз и, наверное, ничего подозрительного не заметив, повернулся ко мне. — «Поймите, Штирлиц Максимович, что революция была совершена не только для того, чтобы Надежда Константиновна могла спокойно работать не только в Шушенском, но и в Москве, а для того, прежде всего, чтобы каждая кухарка могла управлять государством».
«Я понимаю, Владимир Ильич...»
«Ничегошеньки вы, батенька, не понимаете! Революция порождает не только своих героев...»
И Владимир Ильич гордо посмотрел на меня.
«Революция, милый мой человечище, плодит ещё и бездарных, глупых людей, которые потом перерастают в наших потенциальных врагов! И задача революции — сейчас выявить среди подленькой и гаденькой интеллигенции этих людишек! Если мы этого не сделаем сейчас, то потом, в будущем, с нами сделают тоже самое наши враги!»
Он подошёл к сейфу, открыл его, вытащил оттуда графин, наполненный какой-то белой, прозрачной жидкостью, достал два гранёных стакана, поставил всё это на свой рабочий стол и, прямо глядя в мои глаза, спросил:
«Пить будете?»
«Пить?» — переспросил я его.
«Да, батенька, пить! И не что-нибудь, а настоящую воронежскую самогоночку! — И Владимир Ильич облизнулся. — Мне её вчера прислали из коммуны «Заря коммунизма».
«Но, у вас же ранение, Владимир Ильич!»
«Пустяки! Забудем про это!»
И я, фрау Заурих, даже находясь на работе, не сдержался. Выпить с Лениным! О, для меня, молодого сотрудника ЧК, это было величайшей честью! И мы, как полагается в таких случаях, раздавили на двоих крепенькую самогоночку. Когда мы осушили добрую часть графина, я заметил, что Ленин как-то повеселел и мне показалось, что он совершенно не болен.
«А что, батенька, — спросил он у меня, — не махнуть ли нам на рыбалку?! Вот так — все бросить и на рыбалку! А?»
«Но революция, Владимир Ильич...» «Ах, да, да — революция! Да кому она нужна, эта революция!» — И Ленин налил мне ещё стаканчик. — «Революция нужна прежде всего идиотам и бюрократам, вроде Троцкого. Кстати, товарищ Исаев, займитесь им!» — И Ленин что-то черкнул в свою записную книжку. — «Понимаете ли, его нужно расстрелять, а ещё лучше повесить вверх ногами!»
А глаза — такие добрые, добрые... Нет, фрау Заурих, Ленин — это был человек! Человек с большой буквы!
— Я слышала, — проснулась фрау Заурих, — что он был импотентом?
— У каждого свои недостатки... — задумчиво произнёс Штирлиц и выпил последний стакан водки.
ГЛАВА 19 Геринг становится агентом Штирлица
Геринг вызвал к себе Штирлица. Правда, сделать это было делом нелёгким. Штирлиц несколько раз посылал Геринга на три буквы, как в письменной форме, так и по телефону. Но Геринг настоял на своём. Штирлиц согласился встретиться с ним после того, как Геринг пообещал ему достать ящик отличной французской тушёнки. Только поэтому полковника Исаева можно было видеть в приёмной Геринга. Когда Штирлица пригласили, наконец, в кабинет маршала авиации, он зашел туда с явным намерением набить кому-нибудь морду, что ясно было выражено на лице разведчика и по приготовленному для этой процедуры любимому кастету.
— Здравствуйте, товарищ Исаев! — дрожащим голосом, на ломаном русском языке произнёс Геринг.
— Прекратите, господин маршал, издеваться!
— А я, дорогой мой, и не издеваюсь! Я вам не маршал, а ваш товарищ по партии! — сказал Геринг, протягивая дрожащей рукой Штирлицу толстую папку, на которой в углу был изображён герб Советского Союза.
— Что это?
— А вы посмотрите!
Просмотрев содержимое папки, Штирлиц опешил и даже спрятал свой любимый кастет.
— Как? Вы секретарь НКПТ?
— Именно!
— Поздравляю вас, товарищ Геринг! Давно пора!
— Означают ли ваши слова, что я и мои доверенные офицеры приняты в ВКП(б)?
Штирлиц загадочно улыбнулся.
— Дорогой мой! — начал Штирлиц. — Партия — это не сброд психов вроде придурка Рибентропа или фаната Геббельса! Партия — это организация в которой действует единый Закон — Закон Братской Любви! — И Штирлиц ещё раз вспомнил Ленина.
— Я понимаю...
Партия — это сила класса и дело класса! Вот, что такое партия! — Штирлиц принял особо бюрократическое выражение лица. — Я, конечно, со своей стороны, ещё раз просмотрю все эти бумаги и постараюсь что-нибудь для вас сделать.
— Хорошо! Два ящика тушёнки! — начал торговаться бывший маршал авиации Германии.
— Как! Вы мне пытаетесь всучить взятку?
— Ну, что вы, товарищ Исаев...
— Именно взятку!
— Три ящика!
— Дело очень сложное... — промямлил Штирлиц.
— Четыре!
— Конечно, надо подумать, обмозговать столь щекотливое дело.
— Четыре ящика и триста пачек «Беломора»!
— Хорошо! Но товар вперёд! Вы мне товар — я вам партийные билетики! По рукам?
— По рукам! — сказал сияющий Геринг, провожая Штирлица до двери.
— Да, чуть было не забыл, так как вы теперь наш человек, даю вам первое партийное задание.
— Я вас внимательно слушаю, товарищ Исаев.
— Подготовьте документы, раскрывающие всю деятельность Бормана. Особенно меня интересует вопрос, связанный с золотом партии. Кроме этого, постарайтесь выяснить куда верхушка собирается смыться, когда здесь будут наши.
— Но, штандартенфюрер...
— Никаких но!
— Я просто хотел сказать, что это задание не совсем для нашего управления... — уныло пролепетал Геринг.
— Вы что, отказываетесь? — закричал возмущённый Штирлиц.
— Товарищ Исаев, мне, как коммунисту, будет стыдно перед самим собой и перед моими новыми товарищами по партии в случае, если я не смогу выполнить задание такой важности. Вот поэтому, я обеспокоен критерием фрустрационной толерантности психологического воздействия на диалектическую концепцию влияния на массы в нашей умирающей Германии.
Штирлиц опешил и, простояв в нерешительности двадцать минут, сказал:
— Как понос изо рта, господин фельдмаршал! Вы далеко пойдёте по нашей иерархической лестнице, идите по ней и никуда не сворачивайте, как завещал великий Ленин!
— Слушаюсь, товарищ полковник!
— Выполняйте задание! — чётко сказал Штирлиц и вышел из кабинета.
ГЛАВА 20 Последнее мгновение весны.
Вольф возвращался из Швейцарии на поезде «Берн — Берлин», у которого был отцеплен последний вагон, а вместо него была прикреплена цистерна с настоящим армянским коньяком — все, чего сумел добиться от американцев Вольф. Гиммлер знал это и готов был сгореть от стыда. Вольф не знал того, чего знал Гиммлер и поэтому хоть на что-то ещё надеялся.
Но ни Карл Вольф, ни Генрих Гиммлер, ни Вальтер Шелленберг даже не могли предположить, что в тот момент, когда поезд «Берн — Берлин» прибудет в конечный пункт своего назначения, в Берлине уже будет громыхать русская канонада, а цистерна с армянским коньяком войдёт в историю, так как в ней вся элита Германии вместе со Штирлицем благополучно переправится на Кубу, где окончательно наступит разгром Третьего Рейха.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
За окном была весна, радистка Кэт и рота красноармейцев.
Товарищ Сталин отошёл от окна, посмотрел на наглого Жукова, мирно похрапывающего в кресле, разбудил его и, тупо уставившись в его глаза, спросил:
— Простите, не найдется ли папироски, товарищ Жюков? Жуков проснулся, злобно посмотрел на Верховного, для виду порылся в карманах и не найдя ничего, кроме носового платка и рубля мелочью, ответил:
— Папиросы кончились!
Сталин недоверчиво посмотрел на Жукова, опять подошел к окну, открыл его и, обращаясь к радистке Кэт,сказал:
— Товарищ девюшка, не найдется ли папироски для товарища Сталина?
Катюша порылась в карманах и найдя пачку «Беломора», протянула её Сталину, заметив при этом:
— Я не девюшка! Я Катя Козлова!
— Хорошо Катя, товарищ Берия займется вами и выяснит кто Катя, а кто Козлова! — сказал главнокомандующий и с грохотом закрыл окно.
— Товарищ Сталин, дайте закурить! — неожиданно сказал Жуков, увидев у генералиссимуса пачку «Беломора».
Сталин ухмыльнулся, протянул Жукову папиросу, погрозил ему пальцем и, прикуривая трубку, спросил:
— А как там дела на Западном фронте? Вместо ответа Жуков уставился в потолок.
— Ах, да... А как там чувствует себя товарищ Исаев? Он по-прежнему много работает?
Жуков злобно взглянул на Сталина.
— Это харошо. У меня для нэго есть новое задание.
А за окном была весна, радистка Кэт и рота красноармейцев...
|
| |
| |
|
|
|
Фотографии