В небесной канцелярии, отвечающей за правильную ротацию шреков и пиратов с дозорами и волкодавами, иногда что-то переклинивает, и очередной год, например, выдается урожайным на кочевников. Друзья степей набегают на зрителя ордой, а рекламы с всадниками, колчанами и раскосыми глазами плодится столько, что выходит в голове у этого зрителя сплошной конфуз.

Так, когда расклеили плакат «Кочевника», все вспомнили, что наш Сергей Бодров давным-давно уехал жить в Монголию – снимать опус магнум с японцем Таданобу Асано в роли Чингисхана. С мыслями о Чингисхане и стали этот фильм смотреть, но как-то не сразу выяснилось, что скачет в кадре не монгол, а, вообще-то говоря, казах. Степь вроде та же, но совершенно из другой оперы. Продюсерам Бодрова даже пришлось оправдываться, что картины абсолютно разные. Здесь – франко-казахская постановка, одобренная Назарбаевым, там – монгольский эпик, авторский проект. Но ощущение, что казахов запустили в реквизит, который простаивал, пока ждали Таданобу, осталось довольно стойкое. То же ощущение возникает и от «Чингисхана», только в монгольскую степь здесь запустили японскую мыльную оперу.

«Чингисхан» – бестолковый и размашистый байопик, сделанный японцами с претензией на историческую достоверность по форме, а по сути представляющий собой полнейший этнографический курьез.

К счастью, прокатчики не стали дублировать картину на русский, ограничившись субтитрами, так что ряженые японские монголы, обмениваясь обязательными «сука» и «годзаимас», лишь усиливают общее ощущение, что японцы каким-то образом перепутали декорации, продолжив снимать самурайское кино в батальных сценах и развивать Ясудзиро Одзу в камерных. В родном для японцев духе трансформировался даже реквизит: монгольскую юрту при совсем незначительном усилии можно принять за домик с татами, супругу Чингисхана, верную Бортэ, к концу фильма напомаживают в постаревшую японскую гейшу, и в какой-то момент даже мерещится, что где-то выпили саке и обсудили коку риса.

Сюжет фильма в общем и целом повторяет хрестоматийную биографию Чингисхана, и основная интрига, закрученная вокруг тайны его происхождения, тоже довольно предсказуемая: якобы Темучин был по происхождению не монгол, а кераит, усыновленный монгольским князем Есугеем Багатуром. Мучаясь безотцовщиной, Темучин борется с племенной раздробленностью. Впереди ненавистная Китайская стена и прочий мир. На них, впрочем, времени уже не остается: фильм заканчивается курултаем, на котором Темучина избирают великим ханом. Таким вот символическим образом главному герою удается стать полноценным отцом и воссоединить семью.

Что провоцирует повышенный интерес продюсеров к азиатским степям именно сейчас – не очень понятно. Возможно, сработала историческая дата: великим ханом Темучин был провозглашен восемьсот лет назад в 1206-м году.

Более вероятно, впрочем, что Монголия для серьезного кинокапитала до сих пор представляет собой абсолютно белое пятно. Фестивальный артхаус здесь снимают регулярно, и, кстати, неплохой, но до больших экранов он не дотягивает. Дотянуть же до них может только Чингисхан – ничего другого про эти степи широкому зрителю не известно, а втискивать их в этот экран можно, лишь обильно смазывая мыльной оперой. В данном случае – японского розлива

Да и что вообще может произойти с серьезным капиталом, когда в степь выгружают огромную съемочную группу во главе с режиссером, у которого есть деньги и особенная точка зрения на то, что происходило в этих местах тыщу лет назад? С одной стороны – хочется вдарить по Шекспиру и поворочать историческими массами. С другой – покататься на лошади Пржевальского, поесть кумыс с бараниной и отлично провести время подальше от дома и семьи. По-человечески это понятно.

А проведет ли его не менее интересно зритель – это другой вопрос.