Питерскому торговцу кассетами с редкой музыкой Митяю и проститутке Ане предлагают необременительную халтуру на полчаса. Посидеть в офисе, изображая директора фирмы и секретаршу, и принять у кавказских бизнесменов в трениках баул с миллионом долларов. Подразумевается, что сразу по завершении сделки молодых людей грохнет затаившийся в доме напротив киллер, однако разлад в стройный план операции вносит их неожиданная честность. Сначала они берутся зачем-то пересчитывать доллары, затем поднимают хай из-за того, что они фальшивые, после чего случайно взрывают офис и, прихватив сумку, ударяются в бега, держа курс на Москву. Поскольку куда же еще, раз такие дела.

Вопросы касательно дикости сюжета, которые могут возникнуть у зрителя, отчасти снимает то обстоятельство, что «Одна любовь на миллион» – кино в некотором роде историческое.

Дело происходит в России середины 90-х, в эпоху первоначального накопления капитала, столь яркую и яростную, что уже тогда было понятно: тем, кому доведется ее пережить, найдется что с сентиментальной грустью вспомнить, коротая вечера в стабильном и скучном будущем – то есть когда как не сейчас. Создатели картины вспоминают о тех годах с улыбкой. Не с волчьей, как Балабанов в «Жмурках», а с богемно-ироничной: время было замечательно тем, что весело и страшно жилось не только задающим ему ритм и стиль гангстерам, но и, по совместительству, всем прочим слоям населения. С гордостью полоумного коллекционера режиссер и художники-постановщики бережно раскладывают перед нами на фланельке тускло отсвечивающие скромным обаянием приметы и фетиши 90-х. В кадре, провоцируя трепет узнавания, то и дело возникают надписанные от руки аудиокассеты, пейджеры, россыпи популярнейших некогда псилоцибиновых поганок плюс нещадно затертое немецкое порно, в связи с которым цитируется афоризм, в ту пору и выдуманный:

»Порнография – это последнее прибежище интеллектуалов».

«Одна любовь на миллион» вообще оставляет ощущение крайне интеллигентного кино (ну как если бы переводчик Бузыкин из «Осеннего марафона», взявшись подхалтурить экскурсиями, оказался втянут в дела международного героинового картеля). Что в данном случае не следует рассматривать как комплимент, поскольку можно сказать и так: «Получился местами сентиментальный, но при этом рафинированный и декоративный, непонятно кому, по большому счету, адресованный фильм». Главные герои проникаются друг к другу дружескими чувствами на почве любви к King Crimson («музыка «Кинг Кримсон» – это скрытая сила хаоса, в котором каждый может найти свое равновесие»), а в дальнейшем Митяя шокируют не множащиеся вокруг трупы, но невозможность достать раритетную пластинку «Петя и волк», где Боуи начитывает текст на музыку Прокофьева.

Говорить на общечеловеческие, то есть более адекватные реальной жизни темы у персонажей получается куда хуже. Когда Аня в красиво залитом кровью свадебном платье выдает краткий монолог: «Я тебя так люблю! Боялась, что не успею это сказать!», это звучит так фальшиво, что кажется почти концептуальным.

На заднем плане при этом валяется мертвое тело киллера, перед своей нелепой гибелью от вилки в шею долго, но безуспешно пытавшего девушку, чтобы выяснить, где же сумка, что вызывает ассоциации.

Около трети эпизодов представляют собой куски из «Настоящей любви» Тони Скотта, перепетые на российский лад с обезоруживающим бесстыдством и характерным юмором. Так, вместо плохо кончившего у Скотта влиятельного кинопродюсера в нашей версии фигурирует коррумпированный советский певец Аарон Мелькунов, являющий собой занятный гибрид Лещенко и Кобзона.

Ссылки, подтексты, скрытые или явные цитаты и прочие элементы постмодернистского капустника – все это очень мило, но явно недостаточно для полноценного кино. «Музыка бывает дикая, то есть настоящая, и домашняя», – программно замечает Митяй, объясняя московскому другу, чем плохо вторичное и подчистую слизанное у Depeche Mode творчество группы «Технология» (которая появляется в эпизоде в полном обрюзгшем составе). Фильм «Одна любовь на миллион», тщательно притворяющийся диким продуктом, – музыка самая что ни на есть домашняя.