Если вы не видели, как мяукаяют распаленными кошачьими Богдан Ступка с Ренатой Литвиновой, – значит, вы не знаете о жизни чего-то очень существенного, но столь идиотического, что проговаривать это никак нельзя – вопить по-кошачьи. Кира Георгиевна Муратова закончила очередную бомбу, только эта в отличии о предшественниц не взрывается, разнося все вокруг на куски, а орет в нужный момент дурным голосом «БА-БАХ!» и заливается глумливым хохотом.

В первой части фильма труппа театра со смешанными чувствами обнаруживает, что прямо на сценических декорациях повесился актер. Начав с попытки мародерства и продолжив вскриками и причитаниями, служащие культурного заведения постепенно погружаются в свои дела и подготовку к вечернему спектаклю – когда еще приедет милиция покойника забрать.

Почему бедняга удавился – так и не объясняется, да никого и не волнует.

Мелкий бес – подметальщик распускает сплетни, ответственная за реквизит дама ищет затерявшийся где-то цветочек и позирует перед рабочим сцены Александром Башировым нагой Неолитической Венерой, бурчит ведущий актер, обсуждается украденный петух, и все кончится еще одним трупом.

Вторая часть – собственно спектакль, который играет перед набившимися в театр зрителями поредевшая труппа. Действие то разыгрывается на подмостках, то уходит в интерьеры, а то и вовсе выбегает на улицу, оставляя зрителей где-то далеко позади. Рассказывается же в нем о стареющем самце-богаче, страдающем в канун Нового Года от одиночества в своей грандиозной квартире, украшенной всевозможной живописью с голыми бабами – Кустодиевым, например. По соседству живет его дочь, которую мужчина давно и безуспешно пытается трахнуть, но натыкается на высокомерный отказ. Измученная папой дочь приводит подругу-вагоновожатую. Тут-то они и начнут мяукать.

Вообще говоря, первая часть, по сути, – это такой эксперимент в обэриутском духе: если поместить в уголок любой сцены любого кино тихий труп, то происходящее приобретает совершенно иной оттенок.

Это, скажем, сцена с заливной рыбой в квартире Нади из «Иронии судьбы», только под елкой лежит покойник, а все продолжают мыться в душе, ссориться и петь «Я спросил у ясеня».

Просто, согласно Кире Георгиевне, труп лежит всегда, только мы, беспокойники, не всегда его замечаем.

Вопрос в том, кто или что повесилось. Кажется, что-то существенное, но без чего вполне можно жить, играть спектакли и бегать за бабами, о чем и повествует вторая часть фильма, поставленная по рассказу Ренаты Литвиновой «О мужчине». Разыгранная Богданом Ступкой, Натальей Бузько и самой Литвиновой в роли гостьи-вагоновожатой, она гомерически чрезмерна во всем – в живописности интерьеров, в гнусности, комичности, таланте. От Ступки просто мороз по коже: чтобы сыграть столь выдающегося скота, надо быть выдающимся актером. Бузько ест конфеты так, будто коротает за разглядыванием фантиков вечность в Чистилище. Литвинова с крашеным «конским хвостом», напротив, поедает икру так, будто вкусная и жирная жизнь земная не окончится никогда. Хохот зала от веселого ужаса, который вызывает происходящее, рифмуется с непрерывным хохотком с экрана, рождая некое тревожное, вобщем-то, сообщничество.

Все это копошение отягощенной злом материи производит невероятно возвышающей эффект: если кто-то из зрителей вечером после просмотра фильма предастся плотской любви – значит, он святое безгрешное существо. Иначе так и будет гудеть в голове монолог Ступки про ноги на плечах и томное литвиновское «Идите, помойтесь».

Просто действия тела, лишенного души, чудовищны и комичны сами по себе, что бы оно, тело, ни делало – пило чай, бегало за бабами, играло в театре или ходило в кино.